Поиск
тел. +7 912-68-63-788
e-mail: [email protected]

Этот на самом деле очень маленький бронзовый бюст Лермонтову был поставлен в Пензе в сквере, который потом и назвали Лермонтовским, на частные пожертвования земской интеллигенции в конце 19 века: царское правительство на просьбу установить памятник на родине поэта ответило отказом.

Памятник Лермонтову в ПензеПамятник Лермонтову в Пензе

13 лет своей жизни (детство и юность – годы становления души и мировоззрения) Михаил Юрьевич провел в пензенском имении своей бабушки Арсеньевой. Он впитал в себя пензенскую природу и атмосферу: «дубовый листок оторвался от ветки родимой»… «и на холме средь желтой нивы чета белеющих берез»… - на каждый пензенский пейзаж найдется строчка поэта…

Михаил Юрьевич – первый НЕСОГЛАСНЫЙ в российской политической системе после декабристов, абсолютный нонконформист… И если у декабристов был свой КРУГ, ОБЩЕСТВО, СРЕДА, то Лермонтов, как Демон, был трагически обречен и одинок в безвоздушном пространстве империи (…выхожу один я на дорогу…)

Послушайте, - когда же это было написано?

… Быть может за хребтом Кавказа укроюсь от твоих пашей, от их всевидящего глаза. от их всеслышащих ушей…

… Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ. Быть может, за стеной Кавказа Сокроюсь от твоих пашей, От их всевидящего глаза, От их всеслышащих ушей…

… Люблю отчизну я, но странною любовью! Непобедит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой…

… Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда - всё молчи!...

Или это: …И с грустью тайной и сердечной Я думал: жалкий человек. Чего он хочет!..небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он — зачем?
Галуб прервал мое мечтанье, Ударив по плечу; он был Кунак мой: я его спросил, Как месту этому названье? Он отвечал мне:
 Валерик..,

И там же: …Свой ум вы не привыкли мучить Тяжелой думой о конце; На вашем молодом лице Следов заботы и печали Не отыскать, и вы едва ли Вблизи когда-нибудь видали, Как умирают. Дай вам бог
И не видать: иных тревог Довольно есть. В самозабвеньи Не лучше ль кончить жизни путь? И беспробудным сном заснуть С мечтой о близком пробужденьи?

И вечное стремление российского интеллигента: На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля…

И отражение его в современной поэзии.

Евг. Евтушенко:

… Дай,Лермонтов,свойжелчныйвзгляд, своей презрительности яд икелью замкнутой души, где дышит, скрытая в тиши, недоброты твоейсестра - лампада тайного добра… («Братская ГЭС»)

На этом фоне странным кажется то, как скромно отмечают в России этот 200-летний юбилей, а если и отмечают, то превращают его в разноцветные и сусальные фестивали пейзажей и романсов, опасаясь пробудить лермонтовский дух несогласия и духовного сопротивления удушающей власти …

Я помню, каким огромным событием и потрясением в глухое застойное брежневское безвременье стала телепостановка Анатолия Эфроса «Страницы журнала Печорина», в которой слились воедино три образа: сам Лермонтов, его Печорин и Олег Даль… (…И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды... Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят - все лучшие годы!...)

День рождения Михаила Юрьевича в Екатеринбургском Мемориале мы отметили камерным (домашним) просмотром видеозаписи этого спектакля и разговором о том, что Лермонтов – наш современник.

Страницы журнала ПечоринаСтраницы журнала Печорина

(Эту архивную запись вы можете посмотреть в помещении мемориальского видеоцентра).

А вот еще два впечатления на память всем, кто именно так воспринимает поэта:

 

Белла Ахмадулина

Тоска по Лермонтову (фрагмент)

[…]

… Я отпускаю зонт и не смотрю,
как будет он использовать свободу.
Я медленно иду по октябрю,
сквозь воду и холодную погоду.

[…]

Был подвиг одиночества свершен.
и я могла уйти. Но так случилось,
что в этом доме, в ванной, жил сверчок.
поскрипывал, оказывал мне милость.

[…]

Итак - я здесь. Мы по ночам не спим,
я запою - он отвечать умеет.
Ну, хорошо. А где же снам моим,
где им-то жить? Где их бездомность реет?

Они все там же, там, где я была,
где высочайший юноша вселенной
меж туч и солнца, меж добра и зла
стоял вверху горы уединенной.

О, там, под покровительством горы,
как в медленном недоуменье танца,
течения Арагвы и Куры
ни встретиться не могут, ни расстаться.

Внизу так чист, так мрачен Мцхетский храм.
Души его воинственна молитва.
В ней гром мечей, и лошадиный храп,
и вечная за эту землю битва.

Где он стоял? Вот здесь, где монастырь
еще живет всей свежестью размаха,
где малый камень с легкостью вместил
великую тоску того монаха.

Что, мальчик мой, великий человек?
Что сделал ты, чтобы воскреснуть болью
в моем мозгу и чернотой меж век,
все плачущей над маленьким тобою?

И в этой, богом замкнутой судьбе,
в своей нижайшей муке превосходства,
хотя б сверчок любимому, тебе,
сверчок играл средь твоего сиротства?

Стой на горе! Не уходи туда,
где-только-то! - через четыре года
сомкнется над тобою навсегда
пустая, совершенная свобода!

Стой на горе! Я по твоим следам
найду тебя под солнцем, возле Мцхета.
Возьму себе всем зреньем, не отдам,
и ты спасен уже, и вечно это.

Стой на горе! Но чем к тебе добрей
чужой земли таинственная новость,
тем яростней соблазн земли твоей,
нужней ее сладчайшая суровость.

 

И окуджавское:

ВСТРЕЧА

Кайсыну Кулиеву

Насмешливый, тщедушный и неловкий,

единственный на этот шар земной,

на Усачевке, возле остановки,

вдруг Лермонтов возник передо мной,

и в полночи рассеянной и зыбкой

(как будто я о том его спросил)

– Мартынов – что… —

он мне сказал с улыбкой. —

Он невиновен.

Я его простил.

Что – царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.

Что – раб?… Бог с ним. Не воин он один.

Царь и холоп – две крайности, мой милый.

Нет ничего опасней середин.

Над мрамором, венками перевитым,

убийцы стали ангелами вновь.

Удобней им считать меня убитым:

венки всегда дешевле, чем любовь.

Как дети, мы все забываем быстро,

обидчикам не помним мы обид,

и ты не верь, не верь в мое убийство:

другой поручик был тогда убит.

Что – пистолет?… Страшна рука дрожащая,

тот пистолет растерянно держащая,

особенно тогда она страшна,

когда сто раз пред тем была нежна…

Но, слава богу, жизнь не оскудела,

мой Демон продолжает тосковать,

и есть еще на свете много дела,

и нам с тобой нельзя не рисковать.

Но, слава богу, снова паутинки,

и бабье лето тянется на юг,

и маленькие грустные грузинки

полжизни за улыбки отдают,

и суждены нам новые порывы,

они скликают нас наперебой…

Мой дорогой, пока с тобой мы живы,

все будет хорошо у нас с тобой…

1965

Кстати, самая «лермонтовская» книга, воплотившая его тень и дух, – роман Булата Шалвовича Окуджавы «Путешествие дилетантов». Великая и неоцененная, почти неизвестная современникам книга о любви, России, личности и власти…

В нашей библиотеке есть экземляр двухтомника с дарственным знаком Музея Окуджавы – приходите, читайте!

^ Наверх