12 километрО своём дедушке, Иване Тимофеевиче Косникове-Абрамкине, рассказывают Анна Анатольевна и Наталья Анатольевна
Квартира художника Юрия Калмыкова отличается от обычных. И дело не только в интерьере, где всегда найдётся место изящным мелочам - например, лире, выполненной из сучков дерева, или памятным и символичным, таким как дверная ручка, за которую много лет назад открывал дверь к себе писатель Александр Грин. Здесь особая атмосфера жилища, отражающая внутренний мир его обитателей, наполненная спокойствием и теплом.
С Юрием Викторовичем Калмыковым я познакомилась несколько лет назад. И открыла для себя новый вид творчества - поиск артефактов, создание выставок из давно забытых вещей, которые если вместе собрать, то они способны рассказать историю повседневной жизни разных эпох. А совсем недавно я узнала, что у жены художника, Анны Анатольевны, интересная, и, к сожалению, непростая семейная история. Юрий Викторович не отказал мне в просьбе и пригласил в свой дом, где меня встретили две обаятельных женщины - Анна Анатольевна и Наталья Анатольевна, две сестры, словно сошедшие со страниц чеховских пьес, что выражается в манерах, речи, общении. Они ласково называют друг друга Наточка и Нюсенька. Они вместе шли по жизни, вместе переживали военное время и голод, они обе не помнят своего деда, они вместе со слезами на глазах вспоминают бабушку и горячо любимых родителей. Выросшие в любви и заботе, они смогли пронести семейное тепло через всю жизнь и подарить его своим детям и внукам.
Патриот и коммунист
Анна Анатольевна и Наталья Анатольевна не помнят своего дедушку, расстрелянного 3 января 1938 года. Но говорят о нем так, словно были очевидцами всей его жизни. Это бабушка, Агриппина Ивановна, постаралась, чтобы внучки как можно больше узнали о своём замечательном деде, чтобы хранили память о нем. Иван Тимофеевич - Косников - Абрамкин – дедушка сестёр, очень любил годовалую Нюсеньку и, наверное, не меньше бы любил младшую Наточку, если бы дожил до её рождения.
- Наши дедушка и бабушка родились простыми крестьянами, – начала повествование Анна Анатольевна. - Жили детьми в Тамбовской губернии, вблизи имения, принадлежавшего графской семье Воронцовых-Дашковых. Крестьяне работали на графскую семью и получали за это жалование. О графе бабушка всегда рассказывала с благодарностью; если, например, женщина вдовела, то ей выстраивали дом, и эти дома в том местечке стоят до сих пор. У графа был великолепный парк, где, по рассказам бабушки, девки каждый день мели дорожки. В садах росли яблони с крупными плодами. Агриппина Ивановна вспоминала, как они собирали яблоки и ели их, а иногда, наевшись, чуть надкусанное яблочко выбрасывали в траву. Мы тогда удивлялись: «Как в траву?! А граф что скажет?!». Мы не могли поверить, что крестьян за это не наказывали, что людям хорошо при нем жилось. А ещё мы сами-то никогда таких яблок не видели, у нас во дворе росли маленькие ранетки, так мы их съедали до того, как они успевали созреть, – с улыбкой вспоминает Анна Анатольевна.
- А ещё помнишь, Нюсенька, - продолжает Наталья Анатольевна, - бабушка рассказывала, что текла у них там река Цна, они садились в лодки и перебирались на другой берег, шли в леса, собирали грибы, ягоды. Цна была обильна и чиста, и рыбаки ловили много крупной рыбы. И никаких ужасов об угнетении крестьян, о чем потом мы слышали в школе, она нам не говорила.
Сёстры сделали паузу, а я задумалась о том, что и сегодня историю рассказывают не истинную, и даже переписывая каждый год школьные учебники, мы теряем самое важное. До сих пор многое замалчиваем о революционных годах и гражданской войне, не говорим во всеуслышание правду о том, почему в огромной стране стал возможен красный террор.
Поженились Агриппина и Иван по сватовству. До этого жили в соседних деревнях, иногда поглядывали друг на друга. И вот однажды пришли к девушке сваты, а жених тихонько сзади подошёл и шепнул: «Если ты не хочешь, то не надо», и Агриппина согласилась. Было ей к тому времени двадцать лет, как и жениху, оба родились в 1880 году и, если он еще мог невест перебирать, то Агриппина считалась перестарком и переживала по этому поводу немало. Да к тому же её младшую сестричку в шестнадцать лет выдали замуж по пламенной любви. Не дано ей было знать тогда, каким испытанием для нее замужество обернется, какой любовью и одиночеством на долгие годы. А пока игралась свадьба, складывались супружеские отношения, и гордилась Агриппина своим мужем любознательным, который сам выучился грамоте, читал книги, пытался, например, особых кур разводить, для чего купил соответствующую литературу. Умным человеком слыл в народе.
В царское время Иван Тимофеевич был призван во флот, участвовал в боях под Цусимой, служил матросом на корабле. Вот тогда ему и понравился Дальний Восток. Иван вёл дневник, в который записывал всё, что видел. Для россиянина в то время это были места экзотические. И когда он вернулся в свою Тамбовскую деревню, то собрал свою семью и поехали они через всю страну в товарном вагоне на Восток. Несмотря на то, что в поместье графа жилось хорошо, любознательному Ивану Тимофеевичу захотелось новых впечатлений. К тому же была и другая причина. Пока он в армии служил, все домашнее хозяйство свекров, как и принято было в те времена, свалилось на плечи невестки. Однажды у неё потерялась корова. Боже мой! Беременная Агриппина всю ночь бегала в поисках ее, очень испугалась, что пропала та. В общем, чувствовала она себя в семье человеком подневольным, и когда муж ее вернулся со службы, конечно же, захотелось им самостоятельно жить.
В это время началось строительство Китайской Восточной железной дороги (КВЖД), но поскольку Иван навыков в железнодорожном деле никаких не имел, то определили его в первое время помощником кочегара. Потом стал кочегаром, а со временем помощником машиниста. Работа была тяжёлой. Но, несмотря на то, что Иван работал простым рабочим, он на своё жалование мог содержать большую семью, к тому времени у них с Агриппиной было уже пятеро детей. Жили они в это время, словно в раю, был у них домик с приусадебным участком, а в посёлке при станции дедушка организовал кружок, где собирались бабушкины подруги, и он вслух читал им роман «Овод». Человеком, по дошедшим до сегодняшнего дня воспоминаниям, Иван Тимофеевич был идеальным.
Когда в России началось установление советской власти, сопровождающееся социальными потрясениями и беспорядками всевозможного характера, Агриппина с Иваном и детьми поехали на родину, в то время как многие тогда остались в Китае. Никогда мне не понять, какая сила заставляет людей бросить устроенную жизнь и делать шаг в неизвестность. Поэтому спрашиваю сестер:
- Что же заставило вашего деда принять такое решение? Ведь в Китае семья его жила хорошо. Почему же они помчались на родину, где установилась новая, неизвестная никому власть? Почему приняли ее?
Наталья Анатольевна пытается объяснить.
- Дедушка бабушке говорил: «Мы должны ехать на родину. Ведь это наша власть!» Он был таким патриотом и исключительно честным человеком! Он был простого происхождения и верил в народную власть. После того, как с ним случилась трагедия в 1937-м, бабушка плакала всю оставшуюся жизнь и говорила с нами о дедушке. У неё была такая потребность, она не понимала, почему это произошло, ведь дедушка был коммунистом!
Юбочка в складочку
Тогда не только Иван Тимофеевич, с верой в светлое будущее, стремился вернуться на Родину. Миллионы людей поверили новой власти, обещавшей «Землю - крестьянам, власть – советам!» В скором будущем на деле осуществилось только второе, власть советская повсеместно стала властью «соловецкой». Мощная пропаганда красных сделала своё дело и для работников КВЖД. Люди возвращались в Россию, где якобы установилось царство справедливости, но как только они пересекали границу, то понимали, что больше не принадлежат себе. Они не могли жить там, где им хотелось, а селились по распределению все той же власти. Сначала это воспринималось как временные трудности, потом пришло понимание того, что возвращение на Родину не оправдало радужных ожиданий. Агриппина с Иваном вернулись в Россию в 1929 году. Сначала их семью определили в Омск, там они пожили недолго, после чего отправили их в Свердловск. На новом месте большая семья жила в вагончике, а потом в Пионерском посёлке начали отстраивать многоквартирный дом, который выделялся среди частных домиков, но удобств в нем не было никаких. Трудно представить сегодня двухэтажный дом в три подъезда, где все «удобства» на улице, и даже вода в дом не была подведена!
После Китая их всё удивляло, родная страна дикой оказалась. Длинные очереди выстраивались не только за продуктами, но и в трамвай, что было так не привычно.
- Был случай, когда мамины друзья, молодые люди, также вернувшиеся с Востока, - рассказывает Анна Анатольевна, - ехали в общественном транспорте и решили уступить место вошедшим женщинам, а они давай кричать на них: «Мы вам, что, слабые или малосильные?!» И застыдили их. А ведь они просто были воспитанными людьми. Ещё бабушка очень сильно страдала оттого, что здесь люди постоянно сквернословят. Когда они поначалу в вагончике на железнодорожных путях жили, работяги-путейцы, возившиеся с рельсами неподалеку, то и дело матерились. Она выходила и говорила им: «Не надо, у меня же дети!!! У меня дети!» - Анна Анатольевна сказала это так эмоционально, что я почувствовала все то отчаяние, которое некогда испытывала бедняжка Агриппина Ивановна. Истинные христиане, они с трудом привыкали к новой жизни. Но, несмотря ни на что, эта жизнь не смогла уничтожить в них нравственные начала, заложенные с детства в семьях, в графском имении, а после развитые на Востоке.
Сложно было привыкать к новым ценностям и порядкам. Жизнь в советской России сводилась к всеобщему «равенству», проявление какой-либо индивидуальности не прощалось, все склонялось к обезличиванию, к формированию однообразной серой массы на фоне развевающихся красных стягов. И любое, даже формальное отступничество от формирующихся догм, обязательно наказывалось.
- Наша мама училась в горном институте, - вспоминает Наталья Анатольевна, - однажды она пришла на занятия в юбке в складочку. В газете тут же вышел фельетон «Юбочка в 33 складочки». Она так испугалась, что побежала в туалет, и утопила в унитазе золотое колечко. Тогда могли отчислить из института за что угодно. Одного студента, например, только за то, что он в галстуке пришёл.
Одеваться необходимо было как можно скромнее, чтобы не выделяться из общей массы студентов. А Полина Ивановна выделялась своей юбочкой в складочку. Потенциальных шпионов видели во всех, юбочка и галстук могли стать аргументом в пользу доказательства образа врага.
В институте Полина познакомилась со своим будущем мужем – Анатолием Сергеевым. Родители у него также были железнодорожниками. Вскоре молодожены получили комнату и стали жить отдельно. В 1936-м году у них родилась дочка Анна. Ещё успел покачать на руках её Иван Тимофеевич. Наточку ему уже никогда не доведётся увидеть.
«Японский шпион»
А первым арестовали сына Ивана Тимофеевича – Анатолия. Было ему в ту пору, в 1935-м году, всего пятнадцать лет. И, как гласит семейное предание, когда его допрашивали в застенках НКВД, то стреляли вокруг головы, чтобы выбить признание.
- Я никогда его об этом не спрашивала, - говорит Анна Анатольевна, - мне было очень страшно. - Его отпустили, так как был он еще несовершеннолетний. А на суде обвинили в том, что ставил он в железнодорожной мастерской холодные заклепки вместо горячих. Оказалось, что это он делал по распоряжению мастера. Его отпустили, но в пятнадцать лет у него появилась прядь седых волос. Бабушка после этого случая всего очень боялась. Одна из дочерей бабушки и дедушки – Женя, наша тетя, училась в Ленинграде, она была очень обаятельной девушкой, активисткой, прыгала с парашютом. Когда её обвинили в том, что она враг народа, то за неё, на редкость по тем временам, заступилась общественность. А вот дедушке не повезло остаться в живых.
Иван Тимофеевич словно на себя принял смерть за своих детей. Мои славные собеседницы хоть и не были свидетелями той страшной трагедии, но видели, как бабушка всю жизнь оплакивала любимого мужа. Сколько же довелось Агриппине Ивановне молиться за спасение своих близких - сына, мужа, дочерей?!.. Сколько вообще может пережить женщина? Наверное, на этот вопрос ответить нельзя, когда речь идёт о дорогих тебе людях.
- Тогда много железнодорожников жило в нашем районе, - нарушает молчание младшая из сестер. - Все дружили. Однажды пришли к соседям бабушки лица в военной форме, провели обыск, арестовали людей. Все вокруг были ошеломлены происшедшим. Как это случилось? Почему? Но сомневаться вслух в правоте советской власти не смели. Потом пришли и за дедушкой, - слёзы выступили на глазах Натальи Анатольевны, - случилось это 14 сентября 1937 года, в этот момент, когда его арестовывали, средняя мамина сестра, Ася, вышивала красное знамя... Предъявили деду обвинение в шпионаже. Больше его никто никогда не видел. Как и тётю Асю. Она тоже там, на 12-ом километре.
Бабушка каждый день плакала и спрашивала: «За что? За что? Ведь он - коммунист!» Тогда многих арестовали, в том числе уже немолодых мужчин. Бабушка просила о свидании. Ей предложили: «Подпиши, что он японский шпион». Она отказалась. А соседка подписала, конечно, не веря в вину мужа, но надеясь на обещанное свидание. Однако итог для всех был один. Свиданий никому не давали. 3 января деда расстреляли в застенках НКВД и вывезли среди других трупов в лес на 12-й километр, туда, где теперь располагается Мемориал жертвам политических репрессий.
- Я была еще грудная, - рассказывает дальше Анна Анатольевна, - когда пришли за мамой. Папа был тогда в командировке. Пришли два следователя - Миров и Горбунов. Провели обыск. Горбунов требовал забрать маму сразу. Повод один – дочь врага народа. А я во время обыска плакала, животик у меня болел. У Мирова тоже были дети, и он предложил: «Подожди. Давай дадим ей два дня, пусть куда-нибудь ребёнка устроит». - Ты знаешь, Нюта, у него кроме детей, может быть, еще совесть была, - добавляет младшая сестра, а старшая продолжает, - Но, всё-таки документы все у мамы забрали. Но через два дня не пришли. Маму только уволили с работы. Она была в страшно угнетённом состоянии. Документов нет, работы нет. И вот однажды она идёт в центре города и встречает Мирова. Упала перед ним на колени и сказала: «Или забирайте меня, или верните документы. Я так больше не могу!». Он сказал, что дело на неё не заведено, и назначил время, когда ей прийти за документами. После того, как маме отдали документы, её снова взяли на работу в геологическое управление, но не позволили работать с картами. Это считалось секретной информацией. Она приходила на рабочее место, где просто сидела, практически ничего не делая, вплоть до 1956 года.
- Папина семья, после того, как деда забрали, настаивала на том, чтобы он бросил маму, но он устоял, хотя был покладистым сыном. Не оставил нас, – добавляет Наталья Анатольевна.
- Наточка, не надо об том, этих людей уже давно нет в живых, и нам с тобой их не судить. Тогда все боялись, – перекрестилась Анна.
На мгновение в комнате воцарилась тишина, сестры задумались. Бабушка постаралась передать внучкам историю семьи во всех подробностях, чтобы они и дальше хранили ее. После ареста и гибели Ивана Тимофеевича Полина и Анатолий, родители девочек, с годовалой Аночкой переехали к Агриппине Ивановне. Им всем надо было жить дальше.
«Вы - враги народа!»
И в любые времена были люди, переживающие горе, и были всегда другие, готовые нажиться на чужом несчастье. Всегда найдутся те, кто ради собственного спасения усугубят боль, смогут обмануть, оболгать, украсть, обидеть слабого.
- Когда мне было лет четырнадцать или пятнадцать, - вспоминает Анна Анатольевна, - в нашем доме жило много людей, появившихся та во время эвакуации. В военное время дом был переполнен, уплотняли семьи, подселяли новых жильцов. Люди были разные. И жил в одной неблагополучной семье мальчик Витя. Как-то раз мы, подростки, играли во дворе в какие-то невинные игры. И вдруг этот Витя мне говорит: «А вы ведь - враги народа». Я встала как вкопанная, а потом заговорила быстро: «Ты ничего не знаешь, ты ничего не знаешь!», а он стоит на своем: «Вы - враги народа, ты и смотришь исподлобья, так враги смотрят». Господи, как же мне тогда было больно и обидно! Я мечтала о справедливости, мечтала, чтобы он узнал, что был неправ. Это был единственный случай в моей жизни, когда я услышала такие слова. Как я понимаю теперь, мои друзья во дворе всё знали, но не говорили нам с сестрой жестоких слов. И мы с теплотой их вспоминаем.
Прошло много времени, мы уже не жили в том доме в Пионерском. Я училась в УПИ. А Витя отсидел в тюрьме за уголовщину. И вот я иду как-то по улице, он догоняет меня и приглашает погулять с ним. А сам в такой смешной шляпе, от него пахнет дешёвым одеколоном. Я так долго ждала, чтобы ему сказать, как он больно тогда мне сделал и насколько был не прав. Но когда настал этот миг, я на него посмотрела и подумала: «Боже мой! Я ещё буду с ним связываться! Ему я буду что-то доказывать!» Я не пошла с ним никуда, и больше его никогда не встречала.
Во время войны события 37-го были как-то стерты, - новые беды, новое горе пришло в семьи. И, конечно же, голод, такой, что люди теряли сознание. И продавали всё, что можно было продать в обмен на продукты. Семья моих собеседниц не была исключением. Продали кровати и спали на полу, и «даже патефон!» - и сегодня восклицая, подчеркивают они. Оставались еще хорошие вещи, привезённые ранее из Китая.
- Было, например, у бабушки красивое одеяло, - продолжает рассказ Анна Анатольевна. - Пошла она его продавать, и уже деньги на руки получила, но тут ее отвлекла какая-то женщина, и покупатель взял деньги, чтобы пересчитать, а сам незаметно подсунул в пачку простые бумажки. Бабушке тогда так плохо было, она так болела после этого случая!
В книге Гиляровского «Москва и москвичи» есть глава «Хитровка», где автор описывает, как работают мошенники. Подобные «Хитровки» в военное время были по всей стране, к сожалению, не только подвигами своими славен русский человек.
Анна Анатольевна продолжает:
- Во время войны у одних соседей была картошка, так мы с другими жильцами вставали к ним в очередь за очистками. Есть совсем было нечего. А когда у нас появлялся кусочек хлеба, мы его на всех ребят во дворе делили, клали в рот и сосали. А однажды и у нас откуда-то взялась картошка, мы её варили, конечно, в мундире, чтобы ничего лишнего не срезать. В это время к нам зашла соседка, мы её к столу пригласили, она отказывалась, стеснялась, но потом взяла всё-таки одну картошину. Ела её, не чистя и даже от соли отказалась. Её лицо я помню до сих пор. Истощённое, закрытое. Несчастное.
Нелегкое испытание на человечность каждый проходил во время войны.
…Но все когда-нибудь кончается. Закончилась и Отечественная война. Анатолий Косников-Абрамкин, которому пришлось в пятнадцать лет пережить допросы, вернулся живым и с фронта, наверное, именно про таких говорят «в рубашке родился». Дважды удалось избежать ему смерти. Вскоре он тоже обзавёлся семьёй. И все вместе стали они жить, ввосьмером, в маленькой двухкомнатной квартирке.
- Но все были счастливы. Ведь и наш папа вернулся живым с войны. Война окончилась. Но бабушка, конечно, страдала. Мы, внучки, это знали. Ей нужно было пожаловаться хотя бы нам, детям. А взрослые боялись об этом говорить. Кулёчек конфет Даже годы спустя после окончания войны, семья ничего не знала об Иване Тимофеевиче. Только в середине 50-х началась первая реабилитация жертв политических репрессий. В 1957-м был реабилитирован Иван Тимофеевич Косников – Абрамкин. -Для бабушки эта реабилитация значила очень многое, - вспоминает Анна Анатольевна. – Теперь не только она, но и все другие знали, что ее муж был честным коммунистом. А еще ей дали небольшую пенсию, чему она была очень рада. И ее радость надо понять! – Наша бабушка всю жизнь обслуживала большую семью: готовила, стирала, -сегодня уже никто не представляет себе, как трудно стирать руками на доске,- топила печь. День был длиннющий, родители работали, она заботилась обо всех, всю жизнь трудилась, но никогда не имела собственных денег. И когда ей дали пенсию, она пошла и купила мне золотое колечко, я его до сих пор ношу, не снимаю, а со следующей пенсии купила и Наточке. А вместе с моим колечком принесла домой еще двести грамм конфет. Понимаете, в то время мы уже не голодали, не нуждались, родители-геологи хорошо зарабатывали, и бабушка была равноправным членом семьи, но, видимо, нужна человеку какая-то доля внутренней независимости, уверенности. И для нее этой мерой стал кулечек конфет, которые она позволила себе купить на собственные деньги, и так она была в те минуты трогательна, - слёзы и сегодня выступают на глазах сестер, которые с большой теплотой вспоминают любимую бабушку. Теперь Агриппина Ивановна точно знала, что ее муж ни в чем не виноват. Но она по-прежнему пыталась понять, кто же виноват в том, что все так случилось с ним. Рассматривала в газетах портреты членов политбюро ЦК КПСС, которые часто печатали, и рассуждала, кто же из них: «Может быть, Молотов? Нет, глаза у него добрые». Она думала, что виновен кто-то один, остальные все - хорошие, не могли ведь люди с добрыми глазами убивать невиновных людей. Она часто плакала, вспоминая мужа, и в конце жизни ослепла. В прямом смысле выплакала глазоньки. Агриппина Ивановна никогда не верила в то, что её муж мог быть агентом японской разведки. Она прожила с ним совместно хоть и не долгую жизнь, но в любви и согласии. Так же любили друг друга и родители Анны и Натальи. Агриппина Ивановна же всю свою жизнь берегла дневник мужа, в котором описывал он свои путешествия, не сожгла она его вместе со всеми документами даже в страшные дни трагедии. Но так боялась, что его найдут, что всё время перепрятывала. И так спрятала, что он больше, к сожалению, не отыскался.
После реабилитации Ивана Тимофеевича его дочь - Полину Ивановну, мать моих собеседниц, - снова допустили к работе с секретными документами. Позже она узнает о том, что на протяжении многих лет за ней следил сокурсник. Это тяготило и самого молодого человека, но он боялся ослушаться власти. Вторая массовая реабилитация состоялась в 90-х годах ХХ века. Тогда сёстры поехали на 12-й километр, секретное место захоронения убитых в застенках НКВД, где тогда еще не было мемориала, а лишь поднималась высокая трава и виднелись возвышенности, в которых покоились останки людей. Тогда впервые они поклонились земле, где лежал их горячо любимый и любящий дедушка.
- Мы, пока живые, молимся об их упокоении, наших дорогих родных. Так много страдавших.
Юрий Викторович Калмыков на протяжении всей беседы сидел рядом с женой, нежно сжимая её руку, когда воспоминания становились особенно тяжёлыми. После он принёс показать мне чайную серебряную ложку, которой некогда пользовался сам Иван Тимофеевич. Эта незатейливая вещица бережно хранится в семье Калмыковых. ХХ век был тяжёлым не только для семьи Косниковых-Абрамкиных, но и для миллионов других людей. Не обиделась на жизнь Агриппина Ивановна. Несмотря на все трудности, сохранила семью - дружной и любящей, смогла передать все лучшее детям и внукам.
2010 г.